В России произошли два резонансных теракта – в Санкт-Петербурге и Астрахани. Несмотря на расхожесть характеров преступлений, оба террористических акта – звенья одной цепи, объединенные новой природой религиозного экстремизма. Мы наблюдаем закономерную эволюцию глобальной террористической модели – создание региональных террористических альянсов под эгидой ИГИЛ (запрещена в Казахстан и других странах), которые становятся ощутимой и острой угрозой евразийской интеграции.

4 апреля, в метро Санкт-Петербурга взорвалась бомба. По сообщениям правоохранительных органов России, подрыв был осуществлен смертником – уроженцем Киргизии, гражданином России. 6 апреля МВД и ФСБ России задержали восемь уроженцев Центральной Азии, идентифицированных как членов подпольной террористической группы, сообщников смертника, который оставил замаскированную бомбу на станции «Площадь восстания», а потом взорвал себя в вагоне поезда. 4 апреля же в Астрахани произошло нападение на сотрудников полиции, в результате чего было убито двое полицейских и похищено оружие. Через день, преступники были ликвидированы силами правоохранителей, сообщники задержаны. И в этом случае следствие обнаружило террористический интернационал – в преступную группу входили уроженцы Астрахани, Северного Кавказа и Казахстана.

Создание глобального «франчайза» ИГИЛ с центром притяжения в Сирии (именно туда ехало транзитом через Турцию большинство русскоязычных неофитов) ознаменовало зарождение новой региональной модели религиозного терроризма. Если ранее это были территориально ориентированные национальные образования — ИДУ, различные северокавказские джамааты, то, начиная с 2010-х годов началось формирование новой структуры, где центральное место заняли республики Центральной Азии. Именно уроженцы Центральной Азии стали основой виртуальных (пока) филиалов ИГИЛ – в силу институциональной слабости республик, сложной социально-экономической ситуации, широкой и слабо контролируемой трудовой миграции. Узбекские, киргизские, туркменские отряды стали основой многочисленной русскоязычной фракции ИГИЛ. Общее количество неофитов, прошедших боевую и террористическую подготовку, по различным оценкам достигает несколько десятков тысяч человек. К ним можно причислить широкую «пограничную» группу – тех, кто по различным мотивам поехал в ИГИЛ, но не стал фанатиком, и старался всеми силами покинуть территорию салафитов. Эта группа риска, несмотря на косвенную причастность к ИГИЛ и другим группировкам, имеет ценность для национальных обществ. Общая масса неофитов и группы риска концентрируются в сопредельных с Сирией государствах – главным образом Турции, на Украине, пользуясь общей внутренней дестабилизацией, в Грузии (Батуми через турецкий транзит), Азербайджане. Очевиден тренд на возвращение симпатизантов ИГИЛ назад, в ареалы традиционного проживания.

Эта картина составляет общую фабулу проблемы для евразийских стран, в первую очередь России и Казахстана. Россия, как экономический и политический центр приняла на себя всю тяжесть террористической угрозы. Произошедшие 4 апреля события – скажем прямо, составляют норму повседневной жизни. Подобные группы, планирующие массированные террористические акты в Москве и других крупных городах ФСБ России нейтрализовывала и в 2015, и в 2016 годах. В данном случае мы говорим о разветвленных террористических структурах в несколько десятков человек, ведущих активную подрывную деятельность. Первым серьезным звонком стало дело «банды ГТА», когда организованная и глубоко законспирированная банда из уроженцев Центральной Азии (Киргизии и Таджикистана), в составе 14 человек, руководствуясь деструктивными идеями, на протяжении пяти лет (начиная с 2009 года), систематически нападала и убивала автомобилистов на трассе М4 «Дон». Это стало первым опытом синтетической организации, когда организационная и идеологическая модель была импортирована из Центральной Азии. Позже, в модели русскоязычных филиалов ИГИЛ идеологическую и организационную роль взяли на себя выходцы из Северного Кавказа, имеющие больший опыт террористической и подпольной борьбы. Тогда же, впервые прозвучал первый звонок серьезной и глубокой проблемы т.н. «новых граждан», уроженцев Центральной Азии (и других регионов), получивших российское гражданство – все обвиняемые были гражданами РФ.

Начиная с 2013 года в России кратно вырос уровень террористической угрозы. По информации Генеральной прокуратуры РФ общее количество преступлений террористического характера с 2013 года выросло практически чем в четыре раза! Это рост преступности более 100% в год. В Москве общее количество преступлений с 2013 по 2016 год выросло более чем в семь раз – в 9 до 67 преступлений в год. Приведенные цифры убедительно демонстрируют уровень и масштаб угрозы.

Казахстану эта угроза еще предстоит в более гипертрофированном виде. Как союзник Москвы, ключевой партнер по Евразийскому союзу, Казахстан находится на острие тех угроз, которые идут из Центральной Азии. И дело тут даже не в росте салафитского влияния в регионе, которое подрывает основы государственности молодых республик, а в институциональной слабости казахстанских силовиков, их неготовности и главное – нежеланию трезво увидеть новые вызовы. Сейчас Казахстан только входит в период генезиса салафитского подполья, который Россия прошла и апробировала в практический опыт более десяти лет назад. Масштабные теракты, прошедшие в прошлом году, в своей модели повторяют действия салафитского подполья на Северном Кавказе – нападение на Нальчик, атаки на полицейских и военные части.

Настораживает абсолютная неготовность Казахстана противостоять растущим угрозам, при том, что за моделями эффективного противостояния, которые являют собой концентрат практического опыта многих лет, далеко ходить не надо. Россия обладает проверенными годами методиками, правовым и институциональным аппаратом противодействия боевому подполью и террористической угрозе в МВД, Нацгвардии, ФСБ. Скоро будет год событиям в Актобе и Алма-Ате – и никаких практических выводов, по видимому не сделано.

Нельзя сказать, что на уровне межгосударственного диалога ничего не делается. В рамках ОДКБ и ШОС происходят регулярные учения по отражению масштабной военной интервенции – по типу сирийских событий. Но ведь этот опыт подобной модели действий — переход сразу на военный уровень сигнализирует о масштабном провале работы МВД и сил безопасности, потере контроля внутри страны. Не стоит брать такую модель за эталон.

Опыт взаимодействия армий двух стран находится на высоком уровне, подкрепленный регулярными учениями. На этом фоне особенно ярко зияют провалы институционального сотрудничества на уровне МВД, Нацгвардии и ФСБ.

Россия и Казахстан имеют хорошую интеграционную основу в виде Евразийского союза – единственная пока структура имеющая работающие интеграционные институты. Про ОДКБ это сказать нельзя, это скорее витрина, чем управленческая надстройка. Очевидным образом, необходимо к экономическому базису подтягивать сегмент безопасности. Это естественным образом подтянет управляемость союза и определит мотивацию сторон. За экономическими преференциями должна стоять ответственность.

Что предстоит сделать? В первую очередь, членам союза необходимо повысить (до единого стандарта) стандарты защиты информации и документов – паспортов. Киргизия сейчас выступает одним большим рынком «новых биографий», из-за легкости получения и подделки документов.

Вторым шагом идет синхронизация миграционных законодательств, которые сейчас никак между собой не соприкасаются. России не лишнем будет использовать практический опыт Казахстана, чье законодательство позволяет эффективно противостоять нелегальной миграции и развитию серой экономики.

Следующим логичным шагом может стать создание межгосударственных постоянных комиссий по безопасности – с участием представителей МВД и сил безопасности всех стран.

Большой потенциал хранит в себе формат Астанинских соглашений, чья конфигурация позволяет использовать большие массивы разведывательной информации, влиять на группировки внутри Сирии и за ее пределами. Астанинская формула вполне позволяет ввести формат безопасности и противодействия терроризму как основы регионального консенсуса. Это позволит значительно расширить возможности России и Казахстана, подключив ресурсы Ирана, Турции, сирийского правительства и стран-наблюдателей.

Пока, общая повестка по противодействию экстремизму звучит в рамках организации ШОС. Ключевым итогом последнего заседания глав советов безопасности России, Китая, Казахстана, Киргизии, Таджикистана и Узбекистана стало согласование нового текста Конвенции по борьбе с экстремизмом Но это пока лишь декларация, без возможностей прямой практической реализации. Все упирается в работающие интеграционные институты – ШОС таких возможностей не дает.

Что важно сделать? Первое – заявить о проблеме безопасности как конценсусной основе интеграционного процесса – увязать политическую ответственность с экономическим развитием. Второе – начать процесс введения единых стандартов безопасности, от информационной/документационной и правовой основы, до создания единой управленческой надстройки правоохранительных ведомств стран-участников Евразийского союза. Основой может стать Национальный антитеррористический комитет России – как успешный опыт координационной управленческой надстройки. Это позволит «подтянуть» правоохранительные силы Казахстана и Киргизии, сделав их более устойчивыми к будущим вызовам.

В качестве резюме можно заявить следующее – вопросы безопасности давно перестали быть вопросами национального суверенитета, и даже двусторонних отношений. Глобальный формат терроризма требует реагирование такого же масштаба и содержания. Евразийский союз объединил экономики и пространства, совершенно игнорируя риски безопасности, которые напрямую угрожают государственности стран-союзников. Сейчас Казахстан находится на острие атаки – наивно полагать, в условиях роста нестабильности вокруг угрозы «естественным» образом исчезнут. Судя по действиям казахстанских силовиков – надежда на чудесное исчезновение террористической угрозы выступает основой их курса. Многочисленная русскоязычная фракция ИГИЛ уже образовала многочисленные региональные альянсы с участием выходцев из России, Северного Кавказа и стран Центральной Азии. Это требует создания институциональной надстройки – по координации действий, информации и правовых систем. Общее экономическое пространство требует единых инструментов его контроля.

Замгендиректора российского Института национальной стратегии

Александр Костин

Источник: Информационно-аналитический центр