По сведениям международных экспертов, по мере затухания военных действий в Сирии большинство иностранных наемников радикальных группировок, воевавших в этой стране, мигрирует сейчас в Афганистан. Эта страна, неподконтрольная полностью ни одной какой-нибудь политической силе, представляет из себя удобный плацдарм для того, чтобы готовить кадры для разворачивания деструктивной и террористической деятельности в других регионах – и для стран Центральной Азии возвращение «блудных сыновей» из Сирии и Ирака может стать сейчас большой проблемой. Хотя бы потому, что никто точно не может сказать, сколько именно выходцев из региона воевало в той же Сирии. По оценкам ташкентского Центра исследовательских инициатив, начиная с 2011 года только в рядах ИГИЛ в Сирии и Ираке воевало 9 тыс. выходцев из постсоветских стран, из них 3,5 тыс. из России, 1,5 тыс. – из Узбекистана, 1 тыс. с лишним из Таджикистана, остальные 3 тыс. приходятся на Казахстан, Кыргызстан и другие страны.

По оценке председателя Казахстанского совета по международным отношениям Ерлана Карина, в Сирии и Ираке воевало около 5 тыс. выходцев из Центральной Азии, при этом казахстанцев среди них набирается самое малое количество – в период с 2015-го по 2017 годы в Сирию из Казахстана отбыло 255 человек, примкнувших в последствии к радикальным ячейкам. В открытом доступе есть также оценка российской Федеральной службы безопасности: в Ираке и Сирии на конец прошлого года присутствовало порядка 6 тыс. наемников из Центрально-Азиатского региона. Но в любом случае регион сталкивается с проблемой возвращения на родину достаточно внушительного числа радикально настроенных людей, прошедших специальное обучение и, что гораздо важнее, имеющих опыт участия в боевых действиях. Так что игнорировать эту проблему нельзя, к борьбе с этим новым вызовом надо готовиться, но здесь, по мнению директора ташкентского Центра исследовательских инициатив Бахтиера Эргашева надо понять, что из себя представляют, и чем собираются заняться боевики.

Из рядовых ИГИЛ  – в кибергенералы

«Сирийская кампания качественно изменила террористические организации региона – если раньше это были узконаправленные, ориентированные в своей идеологической основе и практике действий только на регион, на борьбу с существующими там светскими режимами, то теперь эти организации получили опыт участия в войне, идущей вне региона, опыт участия в в глобальном джихадистском движении – и стали довольно активной его частью, – констатирует Эргашев. – Выходцы из Центральной Азии стали организаторами и исполнителями ряда терактов в Турции, в Швеции, в США, они глобализировались, и это вызов», – отмечает он.

Второе, что, по его мнению, следует понимать, – боевики могут не возвращаться на родину физически, но будут обязательно пытаться установить контакты с ней, благо в век интернета это не так уж и сложно.

«Узбекские специалисты говорят, что реальной угрозой на сегодня становится перенос активности уцелевших боевиков в Афганистан, так как они понимают, что напрямую работать в Узбекистане они не смогут, но, закрепившись в северо-западном и западном Афганистане, через Туркменистан и через Таджикистан смогут работать против Ташкента», – говорит эксперт.

По его словам, у спецслужб есть данные, что уже сейчас таким дистанционным способом, с привлечением родных и знакомых, с помощью интернета происходит подготовка к акциям автономного джихада: боевики из Центральной Азии берут на вооружение тактику ИГИЛ, когда создается «спящая», неактивная террористическая ячейка, до поры до времени себя не проявляющая, либо занимающаяся банальным криминалом, на котором если кто из ее участников и попадется, то напрямую связать его деяния с терроризмом вряд ли удастся. Эти ячейки «спят» до тех пор, пока им не поступает сигнал о проведении одиночного теракта – опять же чаще всего через интернет.

Интернет вообще становится объектом пристального внимания террористов, убежден глава ташкентского исследовательского центра. Более того, в ближайшие годы именно в глобальную паутину может уйти основной массив их усилий:

«Они в рамках участия в рамках глобализированных джихадистских форматов научились работать в киберпространстве довольно активно, – отмечает Эргашев. – И есть серьезная опасность того, что эти битые ребята сейчас начнут создавать армии виртуального характера, которые могут быть более эффективными, чем толпа, решившая создавать эмират с автоматами в руках. И мы можем проиграть эту войну в киберпространстве», – считает он.

К кибервойне не готовы

В Казахстане к самой идее контрпропаганды относится достаточно поверхностно, считает исполняющая обязанности отдела международных исследований Казахстанского института стратегических исследований Анастасия Решетняк. Она напоминает, что в стране действует уже вторая по счету госпрограмма по противодействию терроризму и религиозному экстремизму в Казахстане на 2018–2022 годы, формально по сравнению с предыдущей программой в ней расширено медиа-присутствие государства в социальных сетях и на специализированных сайтах. На практике же, по словам эксперта, это присутствие остается формальностью.

«Программой предусматривается привлечение блогеров и НПО, ведение аккаунтов в социальных сетях и создание в обществе иммунитета к радикальной идеологии, а также функционирование единой республиканской горячей линии 114 – на нее выделяются средства, но она не работает с ноября прошлого года, – говорит Решетняк. – Одновременно в плане мероприятий по реализации этой госпрограммы есть такой пункт, как организация  сопровождения аккаунтов в соцсетях и размещение там видео. И тогда как вся другая работа оплачивается, по этому направлению в течение пяти лет денег не выделяется. Это может говорить о том, что действительно специалисты в сфере SMM, к этой работе не привлекаются», – сказала она.

Поэтому в соцсетях и на специализированных сайтах эта работа отражается в лучших традициях советского времени, говорит представительница КИСИ.

«Чаще всего это выглядит вот так: фото с какого-то мероприятия, под ним текст: «На заводе Н в городе М такого-то числа, такого-то месяца была проведена информационно-разъяснительная встреча по вопросам экстремизма и религиозного экстремизма – точка. Были заданы вопросы – точка. Были получены ответы – точка». Такой уровень работы еще больше провоцирует недоверие к государственным структурам в обществе, особенно со стороны молодежи», – отметила она.

Самое же главное, что стратегия госпрограммы достаточно противоречива: ее разработчики признают, что терроризм не имеет ничего общего с религией, но антитеррористический контент делают имеющим религиозную окраску процентов на 99 вместо того, чтобы делать акцент на других факторах, становящихся питательной средой для радикализма.

«Большая проблема в том, что, если религия на самом деле не является настоящей причиной терроризма и радикализма, соответственно, как она может быть ответом на радикализм? – задается риторическим вопросом представительница КИСИ. – А все, что делается в данном направлении, имеет строгую религиозную окраску:  есть неправильный ислам, последователи которого становятся террористами, и есть хороший ислам, и если вы будете следовать его канонам, будет все хорошо. И если условно не допускать в наш дом инфекции, то все у нас будет хорошо – но проблема в том, что все не так просто», – замечает она.

И добавляет: согласно социологическим исследованиям того же КИСИ, молодежь считает высокий уровень коррупции более серьезной угрозой для себя, нежели терроризм и экстремизм. А о том, как государство борется с терроризмом, вообще ничего не ведает, считая, что борьба с радикализмом – это дело исключительно спецслужб. Проблема в том, что нынешнюю террористическую пропаганду в интернете, согласно прогнозу Эргашева, будут вести не пришлые амиры, а вчерашние соотечественники, которые знают все болевые точки в своих странах, – а потому формирование ими киберармий при таком уровне контрпропаганды более чем вероятно.